Глава третья

                   О том, как барсук Гримбарт вступился перед королем
                   за  своего  дядю  Рейнеке-лиса  и  обвинил   волка
                   Изегрима в целом ряде совершенных им преступлений

                   Барсук - племянник обвиняемого -
                   Воскликнул: "И мы еще обвиняем его!
                   Его обвиняет волк Изегрим!
                   Ну что же, извольте, поговорим.
                   Впрочем, когда я в слова ваши вник,
                   Я понял, что вражий язык - клеветник.
                   К монарху будучи приближенным,
                   Чего ж над обиженным, над униженным
                   Не поглумиться, не покуражиться?
                   Ведь так легко на это отважиться!
                   Вы множество старых обид перечислили
                   (Не меньше причем двух третей домыслили),
                   Явившись к монарху со старыми сплетнями,
                   Давними сплетнями, многолетними,
                   При этом пряча в надежном укрытии
                   Новейшие, смею сказать, события.

                   Давно ли, ответствуйте, ада исчадие,
                   Вы заключили союз с моим дядею,
                   Обязуясь действовать с ним сообща
                   И всегда друг в дружке поддержку ища?!
                   Но вот она волчья-то мораль!..
                   Суровый стоял на дворе февраль,
                   Катила телега, рыбой груженная,
                   Волк Изегрим - бестия, трижды прожженная, -
                   Пожелал, разумеется, рыбки поесть.
                   Но денег нет, а желанье - есть.
                   Он молвит дядюшке: "Вытянув ноги,
                   Ложись-ка, дружок, поперек дороги,
                   Прикинься, дружок, говорит, мертвецом.
                   Возница спрыгнет и - дело с концом!
                   От рыбки его ничего не останется.
                   Вся рыбка его нам с тобою достанется".
                   Дядюшка, жизнью своей рискуя,
                   Лег на дороге, по рыбе тоскуя.
                   Возница видит: лежит себе лис.
                   Возница спрыгнул с телеги вниз,
                   Тесаком на лежачего замахнулся,
                   Но дядя даже не шелохнулся.
                   Тогда возница схватил его сдуру,
                   Приняв за готовую лисью шкуру,
                   Швырнул на телегу, сам снова сел.
                   Вы скажете: дядя всю рыбу съел?!
                   Как бы не так! Он сбрасывал рыбку
                   (Конечно, он совершил ошибку)
                   Дружку-прохвосту, бежавшему сзади, -
                   Правила дружбы священны для дяди.
                   И ждал он честного дележа,
                   А не бесчестного грабежа.
                   Меж тем, по вполне достоверным сведеньям,
                   Весь "улов" оказался съеденным!
                   Все сожрал господин Изегрим,
                   Которого мы в обвинителях зрим!
                   А дяде - лишь косточки обглоданные!
                   Ну? Что вы скажете, верноподданные?!
                   Дядя, в эту историю втянутый,
                   Побрел восвояси, голодный, обманутый,
                   Охваченный крайне мрачною думою,
                   О пагубе алчности, хитрости думая,
                   Терзаясь от страшной душевной боли,
                   Что "дружба" для многих - лишь звук, не боле.
                   А волк, обожравшись рыбой, потом
                   Долгое время страдал животом.
                   К нему врачи знаменитые хаживали,
                   Питьем да примочками отхаживали.

                   Еще один прискорбный случай,
                   Весьма возмутивший наш род барсучий:
                   Пронюхал дядюшка про семью,
                   Где только что закололи свинью.
                   Да, закололи за милую душу,
                   На кухне коптили свиную тушу.
                   Рейнеке другу шепнул: "Идем!
                   Я сквозь окошко проникну в дом,
                   А ты пока обожди снаружи,
                   Затянем пока ремешки потуже".
                   Рейнеке-лис хватает свинью,
                   Волку в окно подает и - адью!
                   Но тут напали овчарки на Рейнеке
                   (На ночь с них снимали ошейники),
                   Однако, наперекор испугу,
                   Дядя на волю вырвался к другу,
                   Хоть мех его получил повреждения
                   (В деле имеются подтверждения).
                   Но я не к тому... Волк, нажравшись, хрипит:
                   "У тебя разыгрался небось аппетит?
                   Хвала небесам, ты вышел на волю, -
                   Сейчас свою ты получишь долю!"
                   "Да, - заявляет мой бедный дядя,
                   Взглядом голодным на волка глядя, -
                   Дай-ка, дружище, и мне кусок".
                   Волк куда-то в сторонку скок:
                   "Сейчас объешься, брат, поросятиной!"
                   И - возвратился с пустой рогатиной,
                   На которой хозяин свинью коптил.
                   Дядя, бедняга, слюну проглотил,
                   Но ничего сказать не решился
                   Потому, что вмиг языка лишился:
                   Такое коварство, такой обман,
                   Такая подлость - больнее ран,
                   Страшнее злых собачьих укусов,
                   Хотя дядюшка мой отнюдь не из трусов!
                   Скажите, заслушав сии показания,
                   Кто же заслуживает наказания?
                   Кто здесь рыцарь? Кто - подлая тварь?
                   Не нам рассуждать. Пусть решит государь.

                   Теперь о следующем эпизоде:
                   Волк при всем честном народе,
                   Как низкий преступник и лиходей,
                   Глумился над честью супруги своей,
                   Распространяя позорные слухи
                   О ней как о самой позорной шлюхе.
                   И это - заступник! И это - муж!
                   И это - еще дворянин к тому ж!
                   Что ж было? Все разъясню в секунду.
                   Дядя прелестнейшую  Г и р м у н д у
                   Встретил семь лет назад на балу.
                   Чувство взяло его в кабалу.
                   Он этим чувством поныне лучится.
                   Очаровательнейшая волчица
                   Однажды восторг разделила с ним
                   (Когда в отсутствии был Изегрим),
                   Оставшись довольной до исступления.
                   В чем же тут состав преступления?
                   Это и есть уважение к даме.
                   Так ведь?.. А, впрочем, судите сами.
                   Была бы у Изегрима совесть,
                   Он предпочел бы забыть эту повесть.

                   Теперь разберем пресловутую байку
                   Про якобы чуть не погибшего зайку.
                   На корточки якобы он присел,
                   Его дядя якобы чуть не съел,
                   Якобы чуть не подверг растерзанию!
                   Скажем иначе: подверг наказанию!
                   С каких это пор невозможно слегка
                   Отшлепать тупицу ученика,
                   Тупицу и лодыря, не желающего
                   Проникнуться смыслом внушений внушающего?
                   Как же тогда нам учить сорванцов,
                   Не в меру зарвавшихся наших юнцов?!

                   Теперь о вас, господин Вакерлос,
                   Нас утопивший в потоке слез!
                   Похитив чужое, бессовестно даже
                   Провозглашать себя жертвой кражи!
                   Male quaesitum, male perdítum -
                   С чего вы стали таким сердитым?
                   Вору поделом и мýка.
                   Видно, вам впрок не пошла наука.
                   Итак, мой дядя, как видите, чист,
                   Что установит любой юрист!
                   Так может ли угрожать расправа
                   Не просто поборнику - рыцарю права?!
                   С тех пор, как объявлен мир между нами,
                   Он только мирными занят делами,
                   Он только об одном печется,
                   Что ему, верить осмелюсь, зачтется.
                   Давно оставив прежние шутки,
                   Он постится, он ест раз в сутки,
                   Он себя изнуряет постом
                   И не виляет при этом хвостом.
                   Мяса не видел он больше года.
                   Что ему современная мода,
                   Когда он надел на себя власяницу?
                   Да! Он не ест ни рыбу, ни птицу.
                   М а л е п а р т у с - роскошный замок свой,
                   Старинный замок родовой,
                   Он променял на темную келью:
                   Вот вызов разнузданному веселью!
                   Часовню построить он обещал.
                   Он слаб, он бледен, он отощал.
                   Он, вопреки всем лжепоказаниям,
                   Отныне живет одним покаянием.
                   Но вы уж, пожалуйста, не взыщите,
                   Когда его вынудят к самозащите!"

Глава четвертая

                   О том, как петух в великой скорби  предстал  перед
                   королем, чтобы  принести  жалобу  на  Рейнеке-лиса
                   и уличить его в ужасающих преступлениях

                   Жар этой речи еще не потух,
                   Как появился  Г е н н и н г - петух,
                   Ведя за собой все свое потомство,
                   Познавшее дикое вероломство.
                   В зал королевский носилки внесли
                   С жертвой, которую не спасли.
                   Это была госпожа  К р а ц ф у с - наседка,
                   Рейнеке-лису она - соседка.
                   Ах, все описать это - выше сил:
                   Ей Рейнеке голову откусил
                   (Причем недавно, прошлою ночью).
                   Пусть король увидит это воочью!
                   Плача, петух подошел к властителю:
                   "Счастье мое навсегда похитили!"
                   Два петуха стояли рядом
                   С опущенным книзу могильным взглядом.
                   Оба они обливались слезами, -
                   Король это видел своими глазами.
                   Первый был знаменитый К р е й а н т
                   (Может быть, самый большой талант
                   Из существующих талантов
                   От юга Франции до Нидерландов -
                   В кукареканье). А второй -
                   Был  К а н т а р и й, певун и герой.
                   Оба держали зажженные факелы,
                   Оба, как сказано выше, плакали,
                   Оба родными братьями были
                   Крацфус, которую так любили.
                   Два других петуха, что носилки держали,
                   Тоже к близким родственникам принадлежали
                   И также с лицами похоронными
                   Зал оглашали плачем и стонами.

                   "Ваше величество, - начал петух, -
                   Все, что я думаю, выскажу вслух,
                   В глубокой надежде, что на виноватого
                   Тотчас обрушите тяжесть расплаты вы.
                   Неужто мне все это не приснилось?!
                   Зимнее время весной сменилось,
                   Цвели цветочки, росла трава,
                   Весна вступила в свои права.
                   И мне было радостно, не скрою,
                   Веселой вешнею порою
                   Средь дочерей и сыновей
                   Внимать, как свищет соловей.
                   Чтó деткам не покуролесить?
                   Сыночков было дважды десять,
                   А дочек было дважды семь.
                   Так жили мы семейством всем.
                   Мы жили, горести не зная.
                   Стена - двойная, крепостная
                   Надежно защищала нас
                   От злых гостей в недобрый час.
                   За монастырскою стеною
                   Я проживал с детьми, с женою,
                   Забывши горести и страхи,
                   Не обижали нас монахи.
                   Корм себе добывали мы сами.
                   Двор был охраняем псами:
                   Вернее, чем любой засов,
                   Шесть сильных, шесть большущих псов.
                   Рейнеке рыскал вдоль стен монастырских,
                   Но не ушел от псов богатырских.
                   Так ему потрепали шубу,
                   Что казалось: конец пришел душегубу.
                   Все же он, к сожалению, спасся,
                   А спасенный, терпением подзапасся.
                   Мнилось: исчез навсегда. Но на днях
                   Видим: бредет к нам какой-то монах.
                   Да уж не Рейнеке ль это часом
                   Подкормиться хочет куриным мясом?
                   Не он ли это, чертов предатель?!
                   "Чего тебе надобно? Эй, приятель!"
                   Но Рейнеке тут достает как раз
                   Подписанный вами монарший указ:
                   Мол, все враждующие звери и птицы
                   Должны немедленно мириться,
                   Мол, сим указом война запрещается,
                   А кто в чем виновен - вина прощается.
                   "Ну что ж, - говорю, - указ неплохой.
                   Но ты, - говорю, - кто такой?
                   С чего ты стал на себя непохожим?"
                   "Я, - говорит, - стал слугою божьим.
                   Забудьте, - говорит, - ваши прежние страхи,
                   Я, - говорит, - пошел в монахи,
                   Я, - говорит, - день и ночь молюсь,
                   Едва от усталости не валюсь,
                   Но все же молюсь, вопреки усталости,
                   Чтоб господь простил мне былые шалости.
                   Итак, - говорит, - живите с миром.
                   А я, - говорит, - расстался с миром.
                   Я, - говорит, - больше мяса не ем.
                   Я, - говорит, - стал другим совсем!"
                   Выразив отвращение к мясу,
                   Он дал мне пощупать нарамник, рясу,
                   А это, говорит, власяница -
                   Носить нелегко, да сподручней виниться.
                   А вот - свидетельство от настоятеля...
                   Спрашивается: мог устоять ли я?
                   Ах, я брата узрел в нем, в грабителе,
                   Поверил, что он обитает в обители.
                   "Ну, - говорит, - храни вас бог
                   От всяких напастей! А я - побёг!
                   Мне надо прочесть еще "Сексту", "Нонну"
                   И "Веспер" - все по Христову закону".
                   И, молитвы шепча, он побрел восвояси
                   Во власянице своей и рясе.
                   Стал я в себя приходить понемногу:
                   "Ну, наконец-то! Ну, слава богу!
                   Теперь-то, выходит, дрожать нам нечего!"
                   Так меня убедила речь его.
                   К супруге, сидевшей на насесте,
                   Вбежал я с вестью о манифесте.
                   К детям, к родственникам, ко всем:
                   Покончено с войнами, мол, совсем!
                   А раз такие пошли перемены,
                   Покинуть пора монастырские стены,
                   Этот глухой монастырский двор;
                   Пора, говорю, выходить на простор!
                   Но только вышли мы за ворота,
                   Из-за ближайшего поворота
                   Выскочил Рейнеке - цап-царап! -
                   И не избег его страшных лап
                   Младший сынок мой, цыпленок возлюбленный,
                   Необычайным коварством загубленный!
                   Конечно, куриное мясо лакомо.
                   Все это так. Жить хотим, однако, мы!
                   Меж тем он хватает исподтишка
                   То цыпленка, то курочку, то петушка -
                   Кого-нибудь каждую ночь хватает.
                   Бедное наше семейство тает.
                   Что собаки? Что егеря?
                   Все старались помочь нам. Зря!
                   Осталось пятеро душ всего
                   От шумного выводка моего.
                   Как бы к святому отмщенью взывая,
                   Лежит здесь дочь моя неживая,
                   Моя любимейшая дочь,
                   Погибшая сегодня в ночь.
                   Собаки ее отбить не успели.
                   И хоть Рейнеке сам уцелел еле-еле,
                   Он, собравши остаток сил,
                   Как видите, голову ей откусил.
                   Как же это все зовется?!
                   Чье сердце гневом не отзовется?
                   Я призываю лиса к суду!
                   Я, ваше величество, мести жду".

"Ну, господин барсук, что скажете,
                   Как это все понимать прикажете,
                   Где же обещанное покаяние?
                   Вашего дядюшки нет окаяннее!" -
                   Вот что в гневе промолвил лев.
                   Страшен был королевский гнев.
                   "Если я проживу еще год -
                   Поборник согласия и свобод,
                   Я покончу с Рейнеке-лисом,
                   Отдам его на съедение крысам.
                   Обращаюсь к вам, дорогой мой петух,
                   Ваши слова поразили мой слух.
                   Ваша дочь была действительно редкою
                   Замечательнейшей, несравненной наседкою.
                   И мне поэтому искренне хочется
                   Воздать ей по чéсти последние пóчести,
                   И тем обессмертить всю вашу фамилию.
                   Достойно пропеть над покойной "Вигилию"
                   И столь же достойно земле предать!
                   И тот, кто осмелился так вас предать,
                   Проклят будь до скончанья лет!
                   Немедленно я созываю совет
                   Для самого скорого обсуждения
                   Мер строжайшего осуждения!"

                   И вот "Вигилия" грянула стройная
                   (Жаль, что не слышит ее покойная).
                   Было с "Placebo Domino" начато
                   (Петь было трудно, ведь пели плача-то!).
                   Все подпевали: старый, малый.
                   Рассказывать слишком долго, пожалуй,
                   Кто лекцию, кто респонсории пел, -
                   Всего бы поведать я не успел.
                   Бренное тело земле предали,
                   Выбили надпись на пьедестале,
                   На красном, четырехгранном мраморе
                   (За этим мрамором ездили зá море).
                   Мрамор подвергли шлифовке тщательной:
                   Словом, памятник был замечательный.
                   Надпись на нем: "Да почиет с миром
                   Загубленная Рейнеке-вампиром
                   Крацфус - достойного Геннинга дщерь.
                   Господь, страданья его умерь!
                   Ведь не было среди домашних птиц
                   В год приносивших столько яиц,
                   И ножкой скребла она бесподобно.
                   (Сказано, может быть, слишком подробно.)
                   Клянемся на этом скорбном месте:
                   Рейнеке не избегнет мести!"

                   Для обсуждения мер дальнейших
                   Король созывает совет умнейших.
                   Да, лиса надобно проучить,
                   Но как его, собственно, заполучить?
                   Кто явиться его заставит?
                   Кто к монарху его доставит?
                   Нужен опытнейший посол!
                   Медведь бы для этого подошел.
                   Б р а у н  годится для этой миссии!
                   Его не обманут увертки лисьи!

Браун говорит: "Все будет в порядке.
                   Мне знакомы его повадки.
                   Не посрамлю я медвежьей чести:
                   Ни с помощью хитрости, ни способом лести
                   Рейнеке-лис не уйдет от возмездия.
                   На это указывают созвездия,
                   И в этом я присягаю богу!"
                   Браун отправился в путь-дорогу
                   С душой, преисполненной твердости,
                   Его всего распирало от гордости.
                   Шел он пригорками, шел пустынею,
                   Шел, не поддаваясь унынию,
                   Бодро шагал королевский посланник
                   Туда, где скрывался его племянник -
                   Рейнеке-лис, воплощенье бесчестности,
                   Обитавший здесь, в этой горной местности,
                   В замке своем - Малепартус. Вот
                   Крепость, где Рейнеке-лис живет,
                   Где он прячется от суда,
                   Но суд, как мы видим, пришел и сюда.
                   Ворота наглухо заперты.
                   Медведь говорит: "Эй, Рейнеке! Ты?
                   Это я, твой дядя, к тебе пришел
                   Как королевский личный посол,
                   Посол по особым его поручениям,
                   Связанным лично с твоим приручением.
                   Король вызывает тебя на суд!
                   Скрыться хочешь? Напрасный труд.
                   Со мною советую не бороться,
                   А виновен ты, нет ли - суд разберется.
                   Откажешься от добровольной явки,
                   Можешь ждать от суда добавки:
                   Тогда тебе - колесо или дыба!
                   (Если повесят, скажешь "спасибо")".
                   Конечно, Рейнеке все это слышит,
                   Но притаился: лежит - не дышит.
                   Пока ему дыбой медведь угрожает,
                   Он притаился - соображает:
                   "Мол, погоди, королевский посланец,
                   Ты, мол, еще мне станцуешь танец!
                   Кто поумней будет: ты иль я?.."
                   И уходит он в глубь своего жилья,
                   В глухие, темные тайники,
                   В самые дальние уголки,
                   В самые темные дыры и щели,
                   Которые служат для страшной цели.
                   Малепартус был крепостью-лабиринтом.
                   Известно, что погиб не один там.
                   Дыры, щели, пещеры, норы,
                   Никем невидимые затворы!
                   Сколько зверей тут было удушено,
                   Сколько было съедено-скушано,
                   Сколько зарезано их, обессиленных,
                   В этих глубоких, глухих извилинах.
                   Сколько сюда забрело по-приятельски
                   И уничтожено было предательски!

Слушая дядюшки Брауна слова,
                   Рейнеке-лис подумал сперва,
                   Что тот не один - со стражей явился,
                   Лис потому-то и притаился.
                   Но, поразмыслив затем как следует,
                   Понял, что дядюшка Браун беседует
                   С ним один. И что, кроме него,
                   Там, за воротами, нет никого.
                   Тогда он выбежал сам за ворота:
                   "Дядюшка Браун! Это вы? Ну то-то!
                   Я еще думаю: чей это бас?
                   Я в келье как раз молился сейчас,
                   Поэтому сразу открыть не мог.
                   Да простит меня милосердный бог!
                   Но что с вами, дядюшка, в самом деле?
                   Вы утомились? Как вы вспотели!
                   С каждой шерстинки капает пот!
                   Совести нет у иных господ!
                   Кто вас в столь трудный путь послал?
                   Ведь вы не просто простой вассал!
                   Не нахожу подходящих слов.
                   Что там, других не нашли послов,
                   Титулом меньше, летами моложе?
                   Что ж это делается, о боже!
                   Конечно, я вашему счастлив прибытию,
                   Как наисчастливейшему событию.
                   Из близких - вы ближе мне всех на земле,
                   Притом вы - советник при короле.
                   Надеюсь, вы в горе меня не оставите -
                   Целый век молиться заставите.
                   В наше время нужны благодетели.
                   Скверное время! Кругом лжесвидетели!
                   Дядюшка, я говорю, не юлю:
                   Я было сам хотел к королю
                   Завтра явиться. Уж было собрался,
                   Да вот какой-то дряни нажрался.
                   Брюхо набил негодной едой -
                   Чуть не кончилось дело бедой.
                   Вправду: не окочурился еле..."
                   "Племянник, что ж вы такое ели?"
                   "Ах, дядюшка, не в названье суть.
                   Меня за горло хватает жуть,
                   Как только вспомню об этой гадости,
                   Выдаваемой за подобие сладости.
                   Да, не для графов такая еда,
                   В рот бы ее не брал никогда.
                   Жаль, другая не по карману.
                   Нет, рассказывать дальше не стану,
                   Как меня довели до рвоты
                   Проклятые эти медовые соты.
                   С голоду все что угодно съешь,
                   Хочешь - не хочешь. Деньги-то где ж?
                   Избавь нас господь от подобной пищи!
                   Страсть, как худо, когда мы нищи!"
                   Дядюшка крутит башкой - не поймет:
                   "Что это?! Вам не по вкусу - мед?!
                   Блюдо это всех лакомств слаще,
                   Оно поистине животворяще.
                   Повторяю: это не просто блюдо,
                   Не блюдо просто, а просто чудо!
                   Если б смогли вы достать для меня
                   Этого меда, то, дружбу ценя,
                   Я бы вам кое в чем пригодился!"
                   "Ах! неужто я в сорочке родился?
                   Вы шутите! Иль говорите всерьез?"
                   "Какие там шутки? Что за вопрос!"
                   "Ну, если так, - заявляет рыжий, -
                   К делу пора перейти поближе.
                   Тогда, мой дядюшка дорогой,
                   Пойдет у нас разговор другой.
                   Я не останусь у вас в долгу,
                   Всем, чем способен помочь, - помогу,
                   Что надобно, сделаю вам в угоду.
                   Однако, дядя, вернемся к меду,
                   Столь вам любезному. Так вот:
                   Р ю с т е ф е й л ь-плотник здесь рядом живет,
                   И столько у этого плотника меду,
                   Что сроду не съесть его целому роду.
                   Мед превосходнейший у него.
                   Вот бы вам навестить кого!"
                   Браун говорит: "Сослужите мне службу,
                   Дружбой отвечу я вам на дружбу,
                   Сведите меня поживей к нему,
                   К этому плотнику своему.
                   Только бы меду наесться досыта!
                   А остальное? Что за вопросы-то!.."
                   Рейнеке молвит: "Тогда - вперед!
                   Дело не терпит, и мед не ждет!
                   Надо скорей до него добраться,
                   А до этого кое-куда пробраться.
                   Правда, сегодня я нá ноги плох,
                   Но, пока не испущен последний мой вздох,
                   Вам, дядюшка, принадлежу я всецело
                   И готов немедленно взяться за дело.
                   Я очень на вас полагаюсь, дядя,
                   И умоляю вас, Христа ради,
                   Замолвите за меня хоть словцо
                   Как высокопоставленное лицо,
                   И тогда будет кончено с клеветниками,
                   С их препогаными языками.
                   Защитите честь мою и свободу!..
                   Дядюшка! Мы приближаемся к меду!"

                   Лис семенит знакомой тропой,
                   Браун за ним следует как слепой.
                   "Куда ты, - думает Рейнеке, - топаешь?
                   Думаешь, дурень, что мед весь слопаешь?
                   Думаешь меду нажраться даром?
                   Дудки! Тебя поведут по базарам,
                   По ярмаркам поведут на веревке.
                   Вот тебе и мед по дешевке!"
                   А вот и Рюстефейля дом.
                   "Смелее, дядюшка! Идем!"
                   У медведя от радости сердце поекивает,
                   От радости он языком причмокивает, -
                   Ужель ни о чем он не догадается?..
                   Эх, сколько ж еще дураков попадается!